Глава 2. Колхида

    Так в июне 1979 года мы оказались в Черновцах, где в то время проживали родители жены, сестра жены и две ее тети с семьями. Свою московскую квартиру с существенной доплатой удалось обменять на просторную трехкомнатную квартиру в новом доме. В железнодорожном контейнере прибыла наша мебель из Москвы, и мы совсем неплохо устроились на новом месте. Так довольно успешно началась наша малая экспериментальная эмиграция. Но теперь пришло время заняться трудоустройством. И вот на этом то этапе и начались уже знакомые по Москве проблемы.

— У меня есть вакантные места, и я могу принять Вас на работу. Но можете ли Вы дать мне гарантию, что не потребуете характеристику с места работы, если решите подать документы в ОВИР? – спросил пожилой еврей по фамилии Бронфман – начальник ВЦ одного из заводов.

— Пока мы никуда не собираемся уезжать из Черновцов, – уклончиво ответил я.

    Это пока. Ясно, что вы переехали из Москвы в Черновцы не просто так, – ответил гордый своей проницательностью Бронфман – на каждом совещании у директора он мне устраивает выговор, когда ему из отдела кадров сообщают, что еще один работник ВЦ подал документы на выезд. К vjtve сожалению, принять вас на работу я не могу.

    Начальником ВЦ завода Электронмаш, куда я также попытался устроиться, и где тоже были вакантные места, был некий Ваврик. Он не был евреем, даже совсем наоборот, он был известным в городе антисемитом.

— Как Вы могли покинуть Москву, где прекрасное снабжение и переехать в город, где дефицит продуктов? – вполне резонно спросил он меня.

— Здесь проживают родители жены, а у меня дети. Теперь есть с кем их оставить. Что касается продуктов, то я уверен, что уже в ближайшее время продовольственная программа, намеченная партией и правительством, будет выполнена.

    Ваврик как-то странно посмотрел на меня, и я понял, что он не разделяет моего оптимизма относительно успешного решения продовольственной программы в стране победившего социализма. Короче говоря, в тот ВЦ меня тоже не приняли. Также мне под тем или иным предлогом отказали и на других предприятиях города. Черновцы не Москва. Я быстро обошел все известные места работы, быстро получил отказы и впал в депрессию. Я уже подсчитывал, на какое время при самой строгой экономии для моей семьи хватит привезенных денег. Даже малая эмиграция, когда меняешь не страну, а только союзную республику – это большой стресс. И здесь мне неожиданно повезло.

    Люблю читать рассказы и романы, сюжет которых строится на невероятных совпадениях и случайностях. Тогда я сразу начинаю подсчитывать вероятность события, описываемого автором, и убеждаюсь, что она почти всегда близка к нулю. Недавно мне попался один роман одной малоизвестной российской писательницы такого содержания: у одной девицы еще в советские времена был бурный, но весьма кратковременный роман с мужчиной старше ее лет на двадцать. Был он по сюжету евреем, и писательница присвоила ему имя - Марк. Это имя не так режет русское ухо, как имена Исаак или Абрам, но при этом его гордо носят многие евреи, родившиеся в СССР, и писательницы охотно называют им своих героев еврейской национальности. Вскоре любовники расстались, но у этой девицы через положенное время от Марка родилась красавица – дочь.

    Прошло лет 20 после того романа, и мама с дочкой едут просто так в туристическую поездку в Израиль и у стены плача они – вы уже догадываетесь – встречают Марка, и бывшая возлюбленная, конечно, сразу его узнает. А этот Марк уже давно в Израиле. Он профессор, преподает в университете, является лауреатом государственных премий Израиля и владельцем доходной компании в области высоких технологий. И все у него нормально, но есть у него проблема – он не знает, как истратить свои деньги. И здесь появляется дочь как две капли воды похожая на папочку, которая и помогает обретенному папаше решить эту проблему. Теперь попробуем оценить вероятность этой встречи. Как известно, нерелигиозные репатрианты, которые прожили много лет в Израиле, очень редко посещают стену плача, а турист за время поездки по Израилю внимательно разглядит не более двух – трех тысяч лиц жителей Израиля. Вероятность, что среди этих лиц окажется лицо Марка, который или преподает в университете или находится на своем предприятии или едет на своей машине, крайне мала и не превышает одной тысячной.

    Или приведу другой пример. Недавно мне посчастливилось посмотреть по телевидению сериал « Бедная Настя» о жизни российского дворянства первой половины девятнадцатого века. Стоило только императору Николаю Первому прижать симпатичную фрейлину в укромном уголке Зимнего дворца, в котором сотни комнат, как именно в этот момент там появлялась его супруга и нетактично начинала требовать от его императорского величества выполнения супружеского долга. Не везет с фрейлинами и наследнику престола Александру. Стоит только ему уединиться и поцеловаться с очередной фрейлиной, тут же свидетелем поцелуя оказывается ее жених, который появился именно в этом месте Зимнего дворца, несмотря на свое длительное отсутствие в нем. Ясно, что сценаристы не согласуют сценарий с законами теории вероятностей. Но как тогда объяснить мое трудоустройство, которому сопутствовал ряд совпадений. Однако, все по порядку.

    Тетя моей жены в год нашего переезда преподавала математику в одной черновицкой школе. Ее ближайшей коллегой была жена директора завода, который был прямо перед нашим переездом назначен на эту должность. А с чего начинается деятельность нового директора, который еще не разобрался в характере производства? Вполне понятно, что с повышения трудовой дисциплины. Техническая база для этого была, на складе завода уже несколько лет хранились две системы электронной проходной «Колхида». Колхида – древнее греческое название западной Грузии, на территории которой уже в наше время в городе Кутаиси изготавливались эти системы. Отсюда такое название. Эти системы были изготовлены на устаревшей даже до того времени элементной базе, и уже несколько лет успешно функционировали на других предприятиях города. В тот самый момент нашего переезда директор искал специалиста по электронике. Тетушка жены поинтересовалась у своей коллеги: нужен ли ее мужу специалист по компьютерам и электронике, Та спросила у мужа и выяснила, что нужен. Так я оказался в кабинете директора. Он оказался деловым человеком, ничего не спросил о причинах моего переезда в Черновцы и сразу перешел к делу.

    Чтобы понять суть разговора я вынужден дать очень короткое описание принципа работы «Колхиды». В проходной устанавливались стойки со створками как в метрополитене. Если пассажир не бросит монету или жетон в специальную щель в стойке, то створки перед ним закроются. Для блокировки створок на электронной проходной «Колхида» необходимо было вставить в так называемый пропускоприемник пропуск с комбинацией дырочек, при помощи которых закодирован табельный номер работника. При этом на табло на стойке высвечивался табельный номер, и одновременно информация об этом номере вместе со временем прохода и признаком входа или выхода выдавалась на перфоленту. В результате в конце смены по каждому проходу получался целый рулон перфоленты с информацией, и этот рулон поступал на ВЦ для дальнейшей обработки. Но для этого необходимо было иметь вычислительный центр и также разработать соответствующие программы и банк данных, которые ориентированы на данное предприятие. И только после обработки информации на ЭВМ можно было выявить прогульщиков, опоздавших и других нарушителей трудовой дисциплины.

    Закончив эту сугубо техническую вставку, необходимую для понимания дальнейшего повествования, позволю себе вернуться к диалогу с директором завода.

— Как я понял, вы специалист по ЭВМ, – сказал директор, употребив уже устаревшее название компьютеров.

— Да, это моя специальность. У меня есть опыт проектирования и наладки ЭВМ.

— В настоящее время мы закончили монтаж электронной проходной «Колхида». Она фиксирует опоздания и прогулы, но только совместно с ЭВМ. Своего ВЦ на нашем заводе нет, и в ближайшее время не предвидится. Арендовать машинное время на ВЦ других предприятий дорого. Я также выяснил, что необходима разработка дополнительных программ. За все это тоже надо платить. Можете Вы что-то сделать, чтобы «Колхида» работала вообще без ЭВМ и находила опоздавших.

— Сразу я не могу ответить. Необходимо сначала изучить документацию.

— Тебя оформят на временную работу сроком на три месяца. Если выполнишь задание, то будешь зачислен в штат. В курс дела тебя введет начальник АТС Задорожний, – директор перешел на «ты», а это означало, как я узнал потом, что я ему понравился.

    Даже временная работа меня устраивала. В течение трех месяцев можно было не брать деньги из НЗ. Кроме того, можно было обзавестись знакомыми и связями, что облегчило бы будущее трудоустройство. Но я надеялся решить проблему, поставленную директором, и в то далекое лето 1979 года мое везение продолжалось. Оказалось, что черновицкая квартира, которую мы обменяли на квартиру московскую, находилась невероятно близко от проходной завода. От моего подъезда до проходной завода было всего 190 шагов. Для бывшего москвича, который ехал на работу на электричке, а потом на метро с пересадкой, такая близость дома от работы была невероятной удачей.

    На следующее утро в свой первый рабочий день, я зашел к начальнику телефонного узла Ивану Задорожниму. Это был высокий и полный брюнет, выглядевший значительно старше своих лет. Он и ввел меня в курс дела. Стойки со створками уже стояли в проходе, а шкаф с электронными блоками находился в одной из двух смежных комнат в помещении проходной. После трех недель поиска работы, когда я с тоской через окно наблюдал по утрам за спешившими на работу гражданами, я просто был счастлив приступить к работе. В тот первый день мне снова повезло. Положительно в то лето фортуна повернулась ко мне лицом. Я увидел, что информация также выдается на печатающие машинки, но они были предназначены в основном для наладочных работ. А пока я решил сначала наладить электронную проходную «Колхида», а заодно в процессе наладки изучить ее устройство. И во время наладки у меня начинает созревать идея переделок.

    На заводе около двух тысяч работников. Проходя на работу и домой, они оставят на печати около четырех тысяч сообщений. Если еще они будут выходить в обеденное или рабочее время за территорию завода, то их будет еще больше. Обработать вручную такой объем выданной на печать информации невозможно. А если сделать печать выборочной и печатать информацию только об опоздавших работниках. Идея неплохая. Но рабочие начинают работу в 7 часов утра, а инженеры и служащие в 8 часов утра. Что делать в промежутке между 7 и 8 часами и в конце рабочего дня, когда через проходную одновременно проходят и дисциплинированные труженики и опоздавшие. В трудах и раздумьях прошла моя первая трудовая неделя.

    В субботу после первой моей рабочей недели к нам на квартиру должен зайти сантехник, жена осталась дома, а я с дочкой отправился на автобусе за город.

— Папа, ты меня обманул, это не дремучий лес, – огорчается моя четырехлетняя дочь Римма, которую мы в семье зовем Римуся.

— Почему ты так думаешь? Смотри, какие густые кусты и высокие деревья.

— Нет, это не дремучий лес, – упорствует дочь. - Тут люди ходют.

    Ее представления о дремучем лесе не согласуются с пребыванием в нем большого числа граждан. Мы вдвоем идем по долине « Валя Кузьмин» - любимому месту отдыха черновчан. Валя – это долина на румынском языке. Кузьмин – фамилия солдата, героически погибшего при освобождении от немцев этих мест. Рядом с кемпингом, состоящим из палаток и небольших домиков, расположено озеро. С другой стороны дороги высятся здания столовой и магазина, построенные в закарпатском стиле. Мы продолжаем идти по дороге, долина становится все уже, и с обеих сторон дороги поднимаются холмы, поросшие буком. Дочь права, здесь много отдыхающих. Я замечаю тропинку, ведущую наверх, и предлагаю подняться на вершину холма, чтобы оказаться по требованию дочери в дремучем лесу. Римуся не хнычет, тяжело дышит и упорно преодолевает подъем.

    Наши усилия не пропали даром, вокруг ни души. С вершины холма открывается прекрасный вид на соседние холмы и овраги, на петляющую между холмов дорогу, на разбросанные по долине и окруженные садами и огородами белые хаты с красными черепичными крышами, на буковые леса и на облака, торжественно проплывающие над всем этим великолепием. Красиво так, что хочется плакать. Возможно, сказывается напряжение первой рабочей недели на новом месте. Мы идем по тропинке, проложенной по гребню холмов. С обеих сторон поднимаются покрытые гладкой серой корой стволы буков. Их корни покоятся на дне оврагов, где всегда много влаги, а кроны стремятся поскорее вырваться из тени навстречу неяркому карпатскому солнцу. Листья бука плотные и красивые, по расположению прожилок напоминают перья птиц. Мы проходим место, где кроны нескольких буков сплелись ветвями и образовали узорчатый зеленый шатер, сквозь который с трудом пробиваются лучи солнца, играя пятнами теней и света на траве. Возникает ощущение, что находишься в сказочном нереальном мире. Наше воображение разыгрывается, и мы быстро заселяем окрестности рыцарями, принцессами, добрыми и злыми волшебниками и свирепыми зверями. Место, где мы находимся, опасно. Слишком близко от тропинки крутые склоны. Недалеко находим широкую полянку, где обосновываемся и вдвоем с Римусей продолжаем сочинять сказку с учетом окружающей нас природы. Наконец, совместными усилиями добираемся до счастливого конца. Потом дочка соглашается сама поиграть с куклами, а я ложусь на траву и смотрю сквозь ветки бука на облака.

    Постепенно в голове созревает окончательное техническое решение переделки «Колхиды». Далее следует незамысловатый обед: сырники, вареные яйца, черешня. Римуся сладко зевает, ее глазки закрываются. Барышня она довольно упитанная. Если заснет, то мне придется с ней на руках и с вещами спускаться с холма и идти до автобуса. Чтобы успеть на автобус, отбывающий через полчаса в Черновцы, мы быстро собираемся, находим нужную тропинку и начинаем спускаться. В это время на эту тропинку выходят из леса соседка по дому с дочкой Иреной. Девочка на пару лет старше дочери, она часто на соседнем балконе играет в куклы, а моя Римуся уже с нашего балкона с интересом за ней наблюдает. Соседка спрашивает у меня, как самым коротким путем дойти до станции, и я подробно объясняю. В этих местах я неоднократно бывал во время отпуска, когда мы еще жили в Москве

— Теперь ты мне веришь, что этот лес дремучий, – говорю я дочери, когда мы отдаляемся от соседей, – если бы они нас не встретили, то не нашли бы дорогу домой, заблудились бы в лесу а ночью их бы съели дикие звери, - дочка недоверчиво посмотрела на меня, но ничего не сказала.

    В автобусе только одно свободное место, и Римуля засыпает у меня на коленях. Наконец мы прибыли на автовокзал, но дочка продолжает спать, и я несу ее домой на руках. К счастью, автовокзал расположен рядом с моим заводом. Когда жена открывает дверь квартиры, дочь просыпается и гордо сообщает.

— Мама, мы с папой были в настоящем дремучем лесу.

    На следующей неделе я уже докладывал заместителю генерального директора по кадрам о своем предложении. Чтобы понять его смысл я должен объяснить конструкцию пропуска. Он представляет собой пластиковый прямоугольник, состоящий из рамки, в которую вставлен обтянутый пленкой картонный прямоугольник с наклеенной на него фотографией, и места для двадцати отверстий. Центр каждого возможного отверстия отмечен коническим углублением. При помощи этих отверстий можно закодировать пять десятичных цифр или 100000 чисел. На заводе тогда работало около двух тысяч рабочих. Поэтому старшая цифра не использовалась, и я использовал один из ее разрядов как признак начала работы. Если дырочка бала просверлена, то владелец пропуска работал с 8 часов, если нет, то с 7 часов. Не углубляясь больше в подробности, отмечу, что теперь появилась возможность выборочно печатать только коды опоздавших и недисциплинированных работников. Но этим я не ограничился. В предусмотренном режиме печати печаталось каждое очередное сообщение из девяти знаков с новой строки. Получалась узкая колонка, что-то вроде счета из супермаркета, но на стандартном листе. В предложенном мной варианте можно было печатать до восьми сообщений в строку. Теперь появилась реальная возможность при помощи распечатки и небольшой справочной информации в общей тетради, где каждому коду соответствовала фамилия работника завода и подразделение, где он трудился, определить нарушителей. Естественно, что в отличие от стандартного варианта «Колхиды» с последующей обработкой рулонов перфоленты на ЭВМ мой вариант не выявлял прогульщиков или отсутствующих на рабочем месте, но зато и стоил он во много раз дешевле.

    И снова в который раз мне везет. В электронном шкафу оказались свободные гнезда, а из второго шкафа я взял нужные логические блоки для дополнительных схем, а новые монтажные провода провел по лицевой панели. В результате из «Колхиды» получился своеобразный грузино-украинский гибрид с еврейским акцентом. Примерно через месяц пусконаладочных работ модернизированный образец заработал, а у меня появились реальные шансы надолго остаться на заводе.

    Но я не остановился на достигнутом. Мне пришла в голову еще одна идея выделить группу высокопоставленных работников в своеобразный привилегированный класс, представители которого в любое время проходили проходную, не оставляя сообщений на бумаге печатающей машинки. На заводе, естественно, были крупные руководители социалистического производства, секретари партийной и профсоюзной организаций, снабженцы, которым по роду работы иногда в рабочее время нужно было покидать территорию завода. И им совсем не хотелось, чтобы подчиненные или даже другие руководители знали, что они отлучались с рабочего места. В каждом пропуске в старшей неиспользованной цифре оставались еще свободные разряды, и один из них стал « признаком свободного прохода». Дальнейший ход исторического развития Украины в конце прошлого столетия, когда страна отошла от социалистического пути развития с его всеобщим равенством, показал, что я оказался прав. Ко мне зачастили и руководители мелкого ранга с просьбой просверлить то самое заветное отверстие в пропуске, но я их отсылал к замдиректора по кадрам. Только он мог решить, имеет ли данный конкретный товарищ право выходить за территорию любимого завода в рабочее время.

    Приближалось первое сентября 1979 года. Это был понедельник, и на этот день был намечен торжественный запуск в промышленную эксплуатацию электронной проходной «Колхида». Отдел кадров снабдил всех работников новыми пропусками, в которых в соответствии с табельным номером были просверлены отверстия. Был также подготовлен банк данных для ручной расшифровки, а технические средства еще раз проверены. Был даже составлен проект приказа о премировании работников, принимающих участие во внедрении этой системы. И, конечно, в этом списке была и моя фамилия. Но всю торжественность обстановки испортило одно досадное недоразумение. Весь август директор был в отпуске, и отдел кадров из-за отсутствия его фотографии не подготовил ему новый пропуск. Конечно, можно было сделать для него временный пропуск и без фотографии. И, конечно, работник отдела кадров или еще лучше его начальник должен был поджидать его с этим пропуском у проходной. И номер пропуска директора должен был состоять из четырех нулей и единицы почти как на партийном билете Ленина. Но отдел кадров допустил грубую оплошность, и не подготовил ему пропуск. И вот, наконец, появляется директор и в нерешительности останавливается у проходной. Мимо проходят его подчиненные, а сам директор не может проникнуть на вверенный ему завод. Узнав, что у директора нет пропуска, я быстро специальным переключателем заблокировал створки и подобострастно сказал ему, что он может пройти через проходную. Но директор оказался не из храброго десятка и, опасаясь за свои директорские гениталии, которые могли пострадать от удара створками, потребовал выключить питание и с обиженным видом прошел мимо. Мы не учли директорский фактор, и он вполне справедливо лишил нас премии.

    Несмотря на это досадное недоразумение, наступило прекрасное время. Электронная проходная записывала информацию о нарушителях трудовой дисциплины, а я вместе с неким Никитиным, которого приняли, чтобы организовать работу в две смены, производили расшифровку поступающей информации. Многие разболтанные и недисциплинированные работники, разгуливавшие раньше по городу в рабочее время, поняли, что теперь жизнь у них будет не сахар. И я, конечно, был горд, что внес свой вклад в укрепление производственной дисциплины трудящихся северной Буковины. Я приглашался на совещания по этим вопросам и активно на них выступал. И в то же время незаметно для окружающих за определенный презент взял в отделе кадров справку с места работы, для подачи документов на выезд в государство Израиль. Об основной цели нашего переезда мы, конечно, не забыли. А на работе все было прекрасно, я был зачислен в штат завода, в котором мне предстояло проработать десять с половиной лет.

    Только одно обстоятельство еще смущало меня – это появление спустя пару месяцев с начала эксплуатации большого числа ложных сообщений. Часто оказывалось, что полученные в процессе расшифровки фамилии принадлежат не нарушителям, а дисциплинированным честным работникам. Некоторые из них были даже ударниками коммунистического труда. Сначала я думал, что нарушители просто закрывают некоторые дырки на пропуске смятой бумагой или пластилином, и мы усилили контроль у стоек «Колхиды». Но ложные сообщения продолжали печататься. Помог, как это обычно бывает, случай. Работал у нас на заводе один недисциплинированный товарищ. Несколько раз наша автоматизированная проходная фиксировала его опоздания на работу, а также выходы с территории предприятия в рабочее время, и каждый раз он приходил в помещение «Колхиды» и, используя ненормативную лексику на русском или украинском языках, доказывал, что сообщение было ложным.

    В один из дней я увидел, как в рабочее время этот злостный нарушитель трудовой дисциплины выходил с завода. Он плавным движением вставил пропуск в пропускоприемник, быстро надавил им на микропереключатель, а потом резким движением извлек его. Я быстро зашел в свое помещение, по его фамилии в справочнике нашел его код и сравнил с только что зафиксированным кодом и обнаружил, что они отличаются в одной из цифр номера. Потом я просверлил отверстия в пластиковой заготовке пропуска так, как на пропуске нарушителя, и повторил его действия. И у меня получился на индикации тот же неверный код. Чтобы в полной мере вы могли оценить коварство этого нарушителя трудовой дисциплины, я вынужден кратко объяснить конструкцию того самого пропускоприемника, В нем находились две лампочки накаливания, микропереключатель и печатная плата с фотодиодами. Фотодиод по форме напоминает цилиндр. Боковая его поверхность металлическая, с одного основания отходят два провода, а другое выполнено из стекла, сквозь которое проникает свет. Напротив каждого возможного отверстия расположен такой фотодиод. Когда пропуском нажимают на микропереключатель, кратковременно загораются две лампочки, их лучи через отверстия в пропуске, если они существуют для данного кода, поступают на соответствующие фотодиоды. Но если быстро нажать пропуском на микропереключатель и также его быстро извлечь, то лучи не успевают из-за инерционности лампочек осветить фотодиоды. Спиральки лампы просто не успеют накалиться за короткое время.

    Теперь все стало на свои места. Понятно, что я не мог обязать всех работников завода правильно вставлять пропуск в пропускоприемник, и опыт этого нарушителя мог бы быстро распространиться по заводу среди других недисциплинированных работников, и тогда моему благополучию пришел бы конец. Потом я выяснил, что этот способ был заимствован с других предприятий, где функционировала «Колхида». Но там информация обрабатывалась на ЭВМ и работники, как правило, были заинтересованы в перфорации на перфоленте правильного кода пропуска, так как его искажение при обработке на ЭВМ показало бы прогул. И этим приемом пользовались только те, кто хотел на время отлучиться. Короче говоря, суровая реальность поставила передо мной новую проблему. Но и ее я через неделю успешно решил. К счастью, в шкафу с логическими ячейками оказалось еще одно свободное место, куда я вставил логический элемент под названием одновибратор. Суть переделки состояла в том, что теперь « Колхида» срабатывала и блокировала створки только при достаточно длительном нажатии на микропереключатель. На следующий день после внедрения я стоял в некотором отдалении от стоек и наблюдал за функционированием электронной проходной. Неожиданно со стороны завода к ней приблизился тот самый злостный нарушитель трудовой дисциплины. Отработанным движением руки он тюкнул своим пропуском, но это коварное движение электронная проходная гордо проигнорировала. Он попытался еще раз с тем же эффектом. Тогда я подошел и ненавязчиво посоветовал ему не делать резких движений, если он хочет пройти через проходную.

    Никогда еще так выгодно я не продавал свои знания и опыт. Три месяца напряженной работы позволили мне с семьей почти четыре года безбедно существовать в славном городе Черновцы, не прикладывая при этом особых усилий, чтобы заработать деньги. Я получал тогда приличный для Черновцов оклад инженера первой категории да еще с прогрессивкой. Несколько месяцев спустя после пуска «Колхиды» начальнику отдела труда и заработной платы товарищу Розенблату Павлу Иосифовичу пришла в голову удачная мысль проводить своими силами обслуживание и ремонт счетной техники, за которые завод платил круглую сумму пусконаладочной организации, и я за дополнительную плату согласился производить ремонт настольных счетных машинок «Искра-111». Теперь я коротал время за ремонтом этих машинок.

    Вот как важно в нужное время оказаться в нужном месте. Но для этого должен был произойти целый ряд следующих совпадений: в момент переезда в Черновцах появляется рабочее место. Это место до меня никто не занял. О нем я случайно узнаю благодаря тете жены, случайно преподававшей математику в одной школе вместе с женой директора. Кроме того, работу по модернизации Колхиды я смог произвести только благодаря соответствующему образованию и прежнему опыту. Но и дальше мне продолжало везти: на «Колхиде» была предусмотрена выдача информации на печатающую машинку; в шкафу для блоков имелись свободные гнезда для дополнительных логических ячеек, и был еще один шкаф с нужными ячейками с резервной «Колхиды». А теперь я хочу спросить: как объяснить цепочку благоприятных обстоятельств. А Вы говорите – теория вероятностей. К сожалению, в дальнейших в моей жизни поисках работы мне больше так не везло.

    Однако, не все было так хорошо, как хотелось бы. Через три месяца после подачи в ОВИР документов на выезд пришел ожидаемый мной отказ с расплывчатой формулировкой о нецелесообразности нашей репатриации. Потом информация о моем стремлении выехать в небольшое государство на Ближнем Востоке поступила на работу. Мне всегда нравилось отношение славной организации под названием КГБ к отказникам. Она всегда заботливо информировала моих коллег и руководителей о некоторых ярких событиях в моей семье, которые из скромности я хотел бы утаить. Но на этот раз никаких санкций за мой поступок не последовало. Только секретарь парткома завода при встрече сказал, что не ожидал от меня такого нехорошего поступка, и замдиректора по кадрам больше не приглашал меня на совещания по укреплению производственной дисциплины на заводе. После получения отказа из ОВИР на просьбу о выезде в Израиль на постоянное место жительства, мы с женой поняли, что надо устраиваться в Черновцах основательно и надолго, и жена приступила к поиску работы по своей специальности преподавателя английского языка. Помог на этот раз наш сын. Руководство школы, в которой он учился, решило, что у такого способного и дисциплинированного ученика не может быть плохой мамы, и приняло мою супругу учителем в так называемую продленную группу, в которой дети после занятий гуляли, готовили уроки и даже репетировали пьесы. К счастью, мы к тому времени уже были отказниками, и справка с работы в ОВИР ей не требовалась. На представление пьесы под названием «Гвоздь из родного дома», которую поставила жена в группе продленного дня, пришел директор школы Догатарь Александр Николаевич. Пьеса так ему понравилась, что он сразу дал жене часы английского языка и даже назначил ее руководителем метод объединения преподавателей английского языка.

    Наступило чудесное время. Я перфекционист, но не работоголик, и от избытка свободного времени не страдал, заполняя его чтением книг и общением с новыми друзьями и знакомыми, которые были в основном моими соплеменниками. На первом этаже заводоуправления у меня было две небольшие смежные комнаты. В проходной комнате находились электронные шкафы и печатающие машинки. Во второй два стола и сверлильный станок. За одним из них я ремонтировал «Искры», а за другим расшифровывал информацию с печатающих машинок. На сверлильном станке сверлились отверстия в пластиковых заготовках для будущих пропусков. Начальство редко заглядывало в эти комнаты, и постепенно внутренняя комната стали своеобразным клубом для общения с новыми знакомыми. Заходил ко мне иногда Боря Коган. Он работал тогда инженером – технологом. Несмотря на молодость, весил он не меньше 130 килограмм. Был он поздний ребенок, и к моменту нашего знакомства проживал со старушкой – матерью, которая с его рождения неустанно заботилась только о том, чтобы ее Боря, не дай бог, не был бы голодным. И эта неустанная забота привела к таким неоднозначным результатам. Однажды Боря поделился со мной самой большой страсти своей жизни:

— Утром я встаю, - рассказывал он - умываюсь, одеваюсь, а на столе уже готовый завтрак: яичница из трех яиц, сырники или каша. И я его «шух», - Боря делает правой рукой в направлении солидного живота движение, которым при выигрыше в казино забирают фишки – потом я еду на работу. Сначала работаю нормально, а потом появляется зверский аппетит, и я с трудом дожидаюсь обеденного перерыва, иду в столовую, беру полный обед с двумя салатами и его «шух». Но настоящий обед, конечно, меня ждет дома. Домой иду пешком. Работа у меня сидячая, пройтись полезно. Пока я работал, мама зря время не теряла. Прихожу домой, а на столе настоящий обед, а не какие – то жалкие порции, как у нас в столовой: настоящий борщ или суп, на второе хороший кусок мяса с картошкой, на десерт фрукты или компот. И я его «шух». Потом люблю прилечь на диван с газетой, но через пару строк глаза сами собой слипаются, и я засыпаю. Когда через пару часов просыпаюсь, на столе уже ужин, и я его «шух».

    Но на самом деле не все было так гладко, как описывал Боря. Иногда старая мама болела, или бастовала и отказывалась готовить. Снабжение продуктами в городе с каждым годом становилось все хуже, и готовить обеды любимому сыночку становилось все труднее. Боря все чаше приходил на работу голодный и просил меня, чтобы «Колхида» не регистрировала его выход с завода, и шел в близлежащую булочную. Понятно, что из гуманитарных соображений я всегда шел ему на встречу. Потом под давлением уставшей мамаши Боря женился на девушке из бухгалтерии завода, которую звали Фрида, но их совместная жизнь не сложилась. Эта супружеская пара напоминала морских котиков, где из-за природного диморфизма вес самцов раза в три больше веса самок. Молодая жена так и не смогла достойно заменить свою свекровь на кухне, и молодые супруги развелись. Возможно, что брак распался также из-за технических проблем, возникших при занятии сексом. Фрида вскоре снова вышла замуж. На этот раз она остановила свой выбор на худом, подвижном парне, который работал токарем на нашем заводе. Фрида явно сделала выводы из своего неудачного брака. Спустя еще некоторое время у Бори умерла мама, и он стал жить один. Шло время. Боря состарился и сильно похудел, его щеки отвисли как у мастиффа, его потертые гигантские брюки колыхались на похудевших бедрах и ягодицах как флаги на ветру.

    Довольно часто заглядывал ко мне Захар Гофер, который работал инженером в ОТК. Был он среднего роста и хорошо сложен. Нас связывало военно-морское прошлое. Захар окончил высшее морское училище, затем пару лет прослужил и без особого труда комиссовался. В вооруженных силах тогда боролись за чистоту рядов и с удовольствием его отпустили. Он вернулся в Черновцы, где жила его мама, женился, жил вместе с тещей, потом через пару лет развелся и вернулся к маме, оставив бывшую жену и ребенка с тещей. Потом подал документы на выезд в Израиль и, также как и я, получил отказ.

    Нас сблизил один случай. Захар приносил на работу для своих коллег - евреев израильский журнал «Израиль сегодня». Среди его читателей был и я. Дома у нас всегда было несколько номеров этого журнала. Кстати, ничего антисоветского в нем не было, только информация о жизни в Израиле и о его научно- технических достижениях. Как это часто случалось в то время, информация о том, что на нашем заводе распространяется этот журнал, попадает в КГБ. Или среди евреев нашего завода нашелся нехороший товарищ, или же случайно один из номеров журналов попал в нееврейские руки, и их владелец настучал в наше провинциальное КГБ. Мы тогда склонялись ко второй версии, ошибочно полагая, что еврей на такое не способен. В один из дней меня пригласили в контору, как тогда называли КГБ.

— Вы знакомы с Захаром Гофером, он работает с вами на заводе, - спросил меня сотрудник этой организации.

— Нет. Не знаком,– соврал я – по своей работе я хорошо знаю нарушителей трудовой дисциплины. Наверно, он к ним не относится.

— Не лгите. Я вас видел вместе в центре города, вы что-то обсуждали и при этом еще и размахивали руками.

— Теперь я, кажется, вспомнил эту фамилию. А что мы обсуждали, Вы, случайно, не помните?

— Без шуток, пожалуйста. Вам известно, что среди коллег он распространял журнал «Израиль сегодня».

— Нет, я впервые об этом слышу.

— Неужели Вам неинтересно почитать этот журнал, – с ехидством в голосе спросил чекист.

— Интересно, но я предпочитаю советскую прессу. Она тоже много и объективно пишет об Израиле.

— Можете идти - раздраженно сказал КГБист, поняв, что ему от меня ничего не добиться.

    В тот же вечер я вынес запрещенные журналы из дома, У меня жена, дети. Зачем мне лишние проблемы?

    Впрочем, Захар тоже не пострадал, он отделался только предупреждением, но журналы больше на работу не приносил. Теперь он был больше озабочен сердечными делами, потому что тяжело молодому здоровому человеку, в организме которого в достаточном количестве вырабатывается половой гормон тестостерон, жить без женского тепла и ласки. Так Захар увлекся одной девицей по имени Мила – стройной, высокой брюнеткой с семитскими чертами лица, также работающей в ОГК только в должности техника. Это был красивый служебный роман, протекающий на моих глазах. Захар дарил Миле цветы и посещал с ней немногочисленные черновицкие рестораны. Наконец, в своем диалектическом развитии роман дошел до определенного критического момента. Миле было уже 25 лет, и. казалось, пришло время вступить со своим ухажером в более близкие отношения. Но она была еще девицей и страшно боялась до брака потерять невинность. Короче говоря, крепость не собиралась сдаваться, и условием капитуляции было обещание жениться. Но Захар после развода как огня боялся нового брака и как честный человек никаких обещаний не давал. Наконец, Захару, жаждущему после длительного воздержания плотских утех, представился удобный случай. Его мама на несколько дней поехала погостить к сестре в Бельцы, и Захар стал усиленно готовиться к романтическому вечеру. Прошло несколько дней после этого события, я несколько раз на заводе видел расстроенных Захара и Милу уже не вместе, но ни о чем не спрашивал. Через пару недель Захар уже довольный и радостный сам зашел ко мне на «Колхиду».

— Рассказывай, что случилось, ты с Милой больше не дружишь?

— Мы расстались окончательно, – Захар замолчал.

— Если не хочешь, не рассказывай, – сказал я.

— Нет, я расскажу. Я тебе говорил о том вечере. Я подготовился, достал импортные презервативы, и по ее календарю время было безопасное. Все, кажется, было прекрасно. Мы уже совсем разделись, легли в постель, а потом снова нет и нет. Я объяснял ей, что стыдно до такого возраста оставаться девицей.

— Какой – то домострой на самом деле. Сейчас принято пожить перед браком, чтобы потом не было неожиданностей. Так между вами так ничего и не было? – спросил я

— Нет, Что-то было в этом роде, – Захар замялся – она предложила мне заняться ну этим оральным сексом.

— И ты согласился?

— А что мне оставалось делать, если я возбудился. Правда, делала это она чересчур профессионально, видно не первый раз. Но мне это не понравилось.

— Здесь я с тобой согласен. Я тоже против всякой отсебятины. Надо использовать для секса те части тела, которые предназначены для этой цели природой, а не те органы, которые служат для приема пищи или для удаления ее переваренных остатков из организма, – заметил я.

— К тому же она мне разонравилась. Я ее всю рассмотрел более внимательно. У нее и ноги не очень ровные. И вообще она слишком худая на мой вкус.

— Раньше ты этого не замечал. Впрочем, в черных брюках она выглядит очень сексуально.

— Есть еще одна причина, из-за которой я с ней расстался. Я сейчас встречаюсь с одной своей подругой, с которой встречался еще до свадьбы.

— Она еврейка?

— Нет, но какое это имеет значение. Она тоже в разводе и мы любим друг друга, - с некоторым пафосом ответил Захар.

    Захар по заводу ходил счастливый и довольный в состоянии полной сексуальной гармонии, а Мила похудела, осунулась, и через некоторое время уволилась с завода.

    Прошло несколько недель, и в один хмурый осенний день я занимался профилактикой стоек «Колхиды». Эта несложная работа состояла в очистке пропускоприемника от посторонних предметов. Иногда в него попадали и полезные предметы: монеты, троллейбусные талоны и даже бумажные рубли. После их удаления я протирал спиртом лампочки и фотодиоды. Я уже заканчивал профилактику, когда с внешней стороны стоек «Колхиды» появилась Мила с незнакомым мне молодым человеком и позвонила по местному телефону. По отсутствию обручальных колец я понял, что он друг или жених Милы, но еще не муж. Мила помолодела и в блестящем черном плаще и черных сапогах на платформе выглядела довольно элегантно. Ее лицо за время отсутствия посвежело, густые черные волосы блестели. Спутник Милы был выше Захара сантиметров на десять, но по другим критериям сутуловатый с характерным еврейским носом и печальными семитскими глазами он явно уступал красавчику Захару. На нем были черные брюки и серый, немного помятый пиджак из ткани букле с оттопыренными карманами. Прошло несколько минут после звонка, и к Миле спустились по лестнице две ее подруги и расположились для беседы с другой стороны стоек электронной проходной. Проходная и отдел кадров находились на первом этаже административного здания, а технические отделы занимали верхние этажи. Мила крепко держала своего друга под руку, крутилась вокруг него и непрерывно смеялась. Ее спутник в беседе не участвовал, только стоял с отсутствующим видом, оглядывался по сторонам и иногда шмыгал носом. Подруги с некоторым недоумением разглядывали приобретение Милы. Уж очень не соответствовали ее эмоции и восторги внешности ее друга. По ее поведению можно было подумать, что рядом с ней настоящий мачо, а не провинциальный еврейский парень, будто сошедший со страниц произведений Шолом - Алейхема. Близился обеденный перерыв, и подруги Милы ушли. Я уже закончил профилактику и формально тыкал отверткой в винт, ожидая кульминации сцены – появления Захара. Наконец, поток проголодавшихся инженеров и техников ринулся в столовую, но Захара в этом потоке не было. Парочка влюбленных еще немного постояла у проходной и тихо исчезла. Мне стало понятно, что Мила запланировала встречу с бывшим возлюбленным. По ее сценарию неверный Захар должен был увидеть ее с новым молодым человеком и страшно пожалеть о том, что бросил ее. Но Захар так и не появился, и страшная месть Милы своему бывшему другу явно не удалась.

    Иногда заглядывал ко мне Витя Пономаренко, высокий и грузный мужчина лет 45, работающий на заводе электриком по ремонту оборудования. Он был альбинос. Его голова с копной седых или белых волос казалось большой даже для его массивного тела. Говорили, что лет десять он сидел в тюрьме за убийство в драке, но после отбытия наказания остепенился, устроился на работу и женился. Способный от природы, среди электриков он считался авторитетным специалистом. После одного события, о котором я сейчас расскажу, мы стали приятелями. Однажды в пятницу вечером, когда я работал во вторую смену, меня срочно вызвали к директору.

— Во втором цехе сдан в эксплуатацию токарно-карусельный станок с электронным управлением. Акт о приемке подписан, наладчик с завода – изготовителя уехал, а сегодня выяснилось, что станок не работает. Ты смог бы его наладить. Он нам крайне необходим, – сказал он.

— А почему это отдел главного механика подписал акт о приемке неисправного станка? – мысленно спросил я и вслух добавил – Я сделаю все возможное, но гарантировать не могу, так как наладкой станков никогда не занимался.

— На изучение у тебя два выходных дня. Документация и ЗИП у главного энергетика. К работе приступишь в понедельник утром. Твое будущее на заводе зависит от этого станка. В случае успеха получишь большую премию, – директор как всегда был лаконичен и точен. Потом он позвонил главному энергетику, \ чтобы тот принес документацию на станок и ключ от шкафа с электроникой. Вместе с главным энергетиком я прошел в цех, где был установлен тот самый станок. Участок работал в одну смену, и рабочие ушли. Мы открыли ключом дверку шкафа. В тусклом свете я увидел несколько рядов массивных электронных блоков, стоящие как фолианты в книжном шкафу. Это была впечатляющая картина.

    Конец смены и два выходных дня полностью я потратил на изучение документации, и к понедельнику уже имел определенное представление о станке.

    По принципу работы он похож на токарный обычный станок, только он обрабатывает детали большого диаметра, например, железнодорожные колеса. Обрабатываемые детали как на карусели вращаются в горизонтальной плоскости на так называемой планшайбе. Поэтому станок так и называется токарно-карусельный. В станке несколько автоматических коробок передач для изменения скорости вращения планшайбы и скорости движения суппортов для резцов. Переключение в этих коробках передач осуществляются посредством электромагнитных муфт, сигналы управления на которые поступают из шкафа электроники.

    В понедельник утром в помощники мне дали того самого Витю Пономаренко. Он до меня пытался наладить станок, но у него не получилось. Об этом обстоятельстве я узнал потом. Правда, дополнительные неисправности, как потом выяснилось, он не внес, а этот факт уже говорит в его пользу. Витя включил станок, показал с помощью панели управления станка, что планшайба не набирает обороты, и исчез, сославшись на другую работу. Я остался один, ключом открыл шкаф с электроникой. Потом извлек один из блоков из шкафа, положил на стол и подключил его к собственному разъему с помощью взятого из ЗИПа переходника, а потом включил осциллограф. Этот прибор и до настоящего времени остается основным контрольно – измерительным прибором в электронике. Чтобы свет не падал на экран, на него надевают резиновый тубус. В это время неожиданно появился Витя со своим другом и собутыльником, который тоже работал электриком. Они расположились недалеко от меня и с улыбочками наблюдали за моими действиями, и Витя при этом что-то объяснял своему другу. Когда я прижимал лицо к тубусу, одной рукой вращая головку переключателя на панели управления станком, а другой рукой касаясь щупом соответствующего контакта на печатной плате, Виктора разбирал такой смех, что он сгибался, хватался руками за колени, толкал своего друга и указывал на меня пальцем. Вероятно, он полагал, что осциллограф я взял только для имитации деятельности, чтобы показать какой я крутой.

— Зачем я, авантюрист несчастный, взялся за наладку станка. Сидел бы сейчас спокойно на «Колхиде», и этот седой козел еще издевается. Ну не получится, ничего страшного. Меня все равно не выгонят, так как устраивался я на другую работу, – успокаивал я сам себя.

    Постепенно я увлекся и перестал замечать, что происходит вокруг. Даже не пошел обедать. Много в схемах становилось понятным, но в тот понедельник неисправность я так и не нашел. Уже под вечер я вернул проверяемый блок на место, закрыл шкаф и отнес осциллограф к мастеру участка токарно–карусельных станков и сказал, что завтра продолжу наладку. Мастер понимающе улыбнулся. Кроме меня самого и директора в успех этого предприятия никто не верил. И снова весь вечер дома я просидел за схемами и постепенно чисто логическим путем стал догадываться о месте неисправности. Уже в четыре часа утра следующего дня я не спал и на кухне снова сидел за схемами, а в семь утра уже был в цехе и продолжил ремонт. И вот в одном из блоков в цепи установки в «единицу» одного из триггеров управления электрическими муфтами коробки передач планшайбы я нахожу диод, который одним концом только вставлен в отверстие печатной платы, но не пропаян. На всякий случай решаю заменить его и беру из ЗИПа аналогичный диод. Как сейчас помню, что это был диод Д226Б. Дрожащими руками впаиваю его в блок. Сердце от избытка адреналина в крови учащенно бьется. Включаю питание станка и с пульта начинаю увеличивать обороты планшайбы. Плавно и уверенно она набирает скорость. Останавливаю и снова запускаю планшайбу. Проверяю движение суппортов, в которые закрепляются резцы. Все работает. Выключаю станок, выхожу из цеха и гуляю минут десять в скверике рядом с цехом и постепенно успокаиваюсь. Возвращаюсь, включаю питание станка, проверяю еще раз его функционирование во всех режимах и сообщаю мастеру, что станок работает. Сил больше нет, и я возвращаюсь на «Колхиду», а потом иду домой отсыпаться.

    Прошло три недели. За это время я обнаружил в ЗИПе станка электронную измерительную систему и подключил ее к станку. Наладчик с завода – изготовителя при сдаче станка просто заявил, что эта измерительная система не нужна. Теперь токарь – карусельщик контролировал размеры детали по индикации, а не по нониусу.

    Я сделал даже больше, чем меня просили, но про премию как-то руководство забыло. В один из дней я на проходной подкараулил директора и ненавязчиво намекнул ему.

    Петр Степанович, я выполнил ваше задание. Станок уже три недели работает –сказал я и сделал многозначительную паузу.

— Да, я знаю. Видел, что ты подключил индикацию. Молодец. Скажи главному энергетику, чтобы написал на тебя представление на премию, – сказал он, и я пошел к главному энергетику, размышляя о размерах премии, которую я получу за спасение такого важного для завода станка.

— А за что тебе платить премию? За замену диода? У меня люди под дождем и снегом пробитые кабели ремонтируют. А ты сидишь в тепле на своей Колхиде» и непонятно чем там занимаешься, – ответил главный энергетик

    Премию я все же получил, правда, всего 60 рублей. Но зато подружился с Виктором Пономаренко. У меня он вызвал симпатию своей «объективностью», когда в пивном зале, расположенном недалеко от завода, заявил, что таких специалистов как Саня Лифшиц, который мог за два дня запустить тот самый станок, нет ни на «Электронмаше», ни на «Кварце». Об этой лестной оценке моих способностей мне рассказал мой сосед, Миша Бург, тоже работавший на заводе электриком.

    Виктор иногда заходил ко мне на «Колхиду» потолковать на разные темы. Я старался не касаться его тюремного прошлого. Вспоминать о нем Виктор не любил. Он был большой поклонник оздоровительной системы академика Микулина, которую сейчас незаслуженно забыли. Этот академик был соратником Королева и крупнейшим специалистом по ракетным двигателям и самолетным двигателям. Когда к шестидесяти годам тяжело заболел, то придумал оздоровительную систему, благодаря которой прожил еще тридцать лет. Интересно, что мой отец был с ним знаком. В качестве главного технолога строительного треста отец участвовал в строительстве зданий центрального института авиационных моторов, где на стендах проводились испытания авиационных двигателей. За эту работу, собственно, отцу и отказали в выезде в Израиль.

    Насколько я помню, система академика включала голодание, заземление тела, ионизацию воздуха, упражнения на вибрацию для очистки кровеносных сосудов и бег трусцой. Голодание из оздоровительной системы академика Виктор решительно исключил. Пожрать он любил. Вместо голодания он включил в систему регулярное потребление спиртных напитков. Каждый день он выпивал два стакана водки. Один в обед на работе с коллегами, а другой в спокойной домашней обстановке за ужином. В некоторые дни, правда, он выпивал значительно больше и не только водку, но стандартную норму выпивал обязательно. Дома Виктор заземлялся, на босу ногу надевал тапочки со стельками из жести, которые при помощи проводов присоединялись к батарее, а ночью спал с привязанным к гигантской белой ноге оголенным проводом и с включенным самодельным прибором для ионизации воздуха. Но в чем то Виктор пошел даже дальше академика. Вместе с приятелем он изготовил прибор для лечения постоянным электрическим током, в разработку которого я также внес свой скромный вклад. Прибор был достаточно примитивным и состоял из трансформатора, выпрямительного мостика, емкостного фильтра, потенциометра для регулировки силы тока, амперметра и переключателя полярности. Кроме того, где-то он достал таблицу по использованию прибора подобную таблице акупунктуры, только вместо примитивного нажатия пальцами в зависимости от болезни к определенной части тела прижимался щуп. Для создания замкнутой цепи второй щуп при помощи зажима присоединялся к ноге. Потом включался ток. Эту мазохистскую процедуру Виктор называл - «поставить точку». После процедуры на теле в месте приложения электрода оставалось красное пятнышко.

    Однажды возбужденный Виктор пришел ко мне и рассказал следующую историю. Я сохранил стиль рассказчика, исключив ненормативную лексику, что существенно сократило рассказ.

— Пару дней назад я простудился, заболело горло, и я решил поставить себе точку.

    Прибор был у моего друга, Николая. Приехал к нему, нашел по таблице место от ангины, поставил на него точку и поехал домой обедать. Сажусь за стол и ем на первое суп, а он не проходит из-за спазма в горле, беру мороженное – тоже не проходит, Наливаю в стакан, Саня, 150 грамм. И ты представляешь, даже она не проходит. Сначала я, конечно, растерялся, а потом быстро сообразил, в чем дело, – Виктор в упор многозначительно смотрит на меня своими белесыми глазами альбиноса и продолжает рассказ, - я быстро сажусь на велосипед и приезжаю к другу. К счастью он оказался дома. Потом снимаю рубашку и ищу след от точки, которую поставил час назад. След от точки еще сохранился, и я кричу Николаю:

— Коля, включай скорей прибор, видишь точку на груди, ставь на неё электрод, включай ток, а теперь меняй полярность. И представляешь, Саня, через две минуты спазм в горле как рукой сняло. Мы на радостях приняли у Николая по стакану, и я поехал домой обедать.

    После рассказа Виктор выразительно смотрит на меня своими большими глазами, а я делаю вид, что потрясен его сообразительностью. Конечно, Виктор выдумал эту красивую историю. У него был упрощенный чисто электромеханический подход к строению человеческого организма. В его представлении ток может управлять мышцами тела точно так, как движением сердечника в катушке, или электромагнитным клапаном. Подал постоянный ток одного направления, и мышца сократилась. Сменил полярность тока, и она расслабилась. Возможно, в чем-то он был прав. Достаточно вспомнить опыты Гальвани с лягушками. Наделенный большими способностями, Виктор мог бы стать профессором, если бы его жизнь сложилась иначе.

    Все хорошее в этой жизни рано или поздно заканчивается, закончилась и моя беззаботная жизнь на «Колхиде» Мой успешный ремонт токарно-карусельного станка имел самые отрицательные последствия. Неуемное честолюбие подвело меня.

    Ведь мог бы я сказать, что я в ремонте станков как тогда говорили « не Копенгаген», и от меня бы отстали, а теперь меня стали вызывать на ремонт разных станков, в схемах которых была электроника. Мой сменщик по «Колхиде» Никитин оказался умнее меня. Он категорически отказался участвовать в ремонте станков, заявив, что устроился на обслуживание «Колхиды». Был он исполнителен, называл меня по имени и отчеству и на Вы, хотя мы были ровесники. Когда-то он работал портным, а потом наладчиком на заводе «Электронмаш», но в наладке не преуспел. Так он попал к нам. Однажды он рассказал мне об одном наладчике с прежней работы, которого звали Изя. По словам Никитина, этот Изя, не очень разбираясь в принципе работы схемы, вместо поиска и замены неисправной заменял подряд впаянные микросхемы на компьютерных платах. Эту замену он производил с колоссальной скоростью. После такого ремонта оставалась куча напрасно изуродованных микросхем. Именем этого наладчика у нас был назван способ ремонта. Когда мы не могли точно локализовать неисправную микросхему, то пользовались методом Изи. Как-то я решил заказать у Никитина брюки. Он принес на работу измерительный портняжный инструмент под названием сантиметр, снял размеры, укоризненно покачав головой при измерении моей талии.

— Виталий, в какую сумму ты оцениваешь свой труд – спросил я его.

— Обычно за шитьё брюк я беру 15 рублей, а с вас, Александр Борисович, я возьму, – Виталий глубоко задумался – 13 рублей.

    Щедрым человеком был Никитин. Брюки оказались так себе. Для прогулок с женой по центру Черновцов они явно не подходили, и я одевал их, когда работал в цеху. А Никитин вскоре уволился и ушел в один из первых кооперативов.

    Но свято место пусто не бывает. И новый мой коллега тоже был с «Электронмаша». О нем мне сказал начальник отдела кадров Мирча Бобоча.

— Сейчас на работу к нам оформляется инженер с «Электронмаша». Он хороший специалист в электронике и рационализатор. Я смотрел его Трудовую книжку, там есть многочисленные записи о его рационализаторских предложениях, – сообщил он мне.

— Это хорошая новость, мне одному трудно совмещать «Колхиду» и ремонт станков. А как его фамилия?

— Гольдберг, – понимающе усмехнулся Бобоча - а имя какое-то длинное. Я не запомнил. Завтра он выходит на работу. Введешь его в курс дела. Решено усилить вашу группу, так как в скором времени начнется оснащение станочного парка завода станками с программным управлением.

    Прием на работу некоего Гольдберга вызвал у меня противоречивые чувства.

    С одной стороны, мне стало трудно выполнять все возрастающий объем работ, и помощь пришла своевременно. Но, с другой стороны, за почти четыре года мне понравилось быть единственным и незаменимым. А здесь рационализатор с электронного завода. Читатель видит, что я пытаюсь быть предельно честным и, надеюсь, что он по достоинству оценит мою откровенность. Ох, уж эти амбиции! Этот Гольдберг представлялся мне молодым, энергичным человеком с еврейскими умными глазами, поэтому я не сразу понял, что пожилой лет за пятьдесят, довольно упитанный, среднего роста человек с правильными чертами лица, одетый в добротное тяжелое пальто и основательную кепку и есть тот пресловутый специалист – электронщик. Мысленно я глубоко вздохнул. На выдающегося электронщика он похож не был. Мы познакомились, у него действительно было непростое имя. Его звали Эммануил.

    Началась наша совместная трудовая деятельность. Вскоре я заметил, что Эммануил с удовольствием расшифровывает информацию с «Колхиды» о нарушителях трудовой дисциплины, довольно охотно занимается профилактикой, но как-то уклоняется от изучения технической документации. Впрочем, как помощник он был великолепен. Была у него еще одна странность. Он любил подробно рассказывать о своих уже редких интимных контактах со своей супругой, довольно грузной, но еще интересной блондинкой, которая была на несколько сантиметров выше Эммануила. Звали ее Тамара. Эммануил был чистокровным евреем, а его жена была русской, и оба они были коренными ленинградцами. Эммануил пережил блокаду благодаря тете, работавшей врачом в одном из госпиталей блокадного Ленинграда. В войну он потерял родителей, и эта тетя его воспитала. Женился на Тамаре он поздно, когда ему было за тридцать. С первой женой – еврейкой он прожил десять лет и потом развелся. Вместе с Тамарой они решили поменять комнату в коммунальной квартире в Ленинграде на квартиру в городе с более теплым климатом. И их выбор пал на Черновцы. Был у них двадцатилетний сын Валентин – блондин в маму, но чертами лица в папу. Однажды я решил зайти к Эммануилу. Дверь открыл какой-то блондин с русским лицом. Я уж подумал, что ошибся номером квартиры, но на всякий случай еще раз посмотрел на парня и похолодел. На меня глядел юный Гольдберг только с льняными есенинскими волосами.

    В один мартовский солнечный день мы с Эммануилом возвращались к себе после ремонта продольно - фрезерного станка. Нам удалось устранить довольно сложную неисправность, и у меня было хорошее, немного хулиганское настроение.

— Эммануил, меня вместо длинного имени Александр зовут просто Саша. Можно мне сократить твое имя и называть тебя просто Моня? – поинтересовался я.

— Нет, Саша, нельзя, меня так еще никто не называл, – ответил чопорный Эммануил.

— Возможно, ты прав, оно звучит как-то слишком по-еврейски. Ну, тогда я буду звать тебя Эмик. Звучит совсем неплохо. Когда мы вместе ремонтируем станок, на произнесение твоего имени из восьми букв уходит много времени. Например, Эммануил, дай отвертку. У тебя слишком солидное для наладчика имя. Без слова «пожалуйста» к человеку с таким именем не обратишься, а это еще десять букв. Так все время уйдет на разговоры, а когда работать? Твое имя больше подходит философу Канту, когда он в парике беседует с коллегами о высоких материях.

— Во–первых, имя Канта начинается с буквы «и», Иммануил и, во-вторых, даже жена называет меня полным именем.

— Даже в интимные моменты? А ты ее как зовешь? Она у тебя тезка грузинской царицы Тамары. А та по преданию после ночи любви убивала любовников. Ты храбрый человек, я бы опасался лечь в постель с женщиной, которую зовут Тамара. Зови лучше ее в эти моменты безумной страсти ласкательным именем, например, Томик, - советую я.

— В эти моменты мы вообще молчим. У нас в семье не такие сентиментальные отношения, как у тебя с твоей Аней. Скажи, Саша, что ты говоришь жене, когда она что-то приготовит невкусно?

— Такого не бывает. Она у меня хорошо готовит.

— Сколько времени вы женаты?

— Лет восемнадцать, - быстро подсчитываю я.

— Восемнадцать умножим на количество дней в году. Получается, примерно шесть тысяч раз она готовила, и каждый раз было вкусно? Не верю – произнес он, сам того не подозревая, любимую фразу Станиславского – это невозможно. Обязательно за эти годы она что-то пересолила, или что-то подгорело.

— Может быть, ты прав, иногда бывало невкусно особенно в начале нашей семейной жизни, но я тогда тактично молчал.

    Я с ужасом представил реакцию жены на критику ее кулинарных способностей. Потом минимум два месяца пришлось бы ходить голодным. Моя жена выражает недовольство даже тогда, когда я забываю похвалить ее очередной кулинарный шедевр

— Вот видишь. А у меня с Тамарой совсем другие отношения. Мы говорим друг другу правду в глаза без лишней сентиментальности. Если мне что-то не нравится, я ей так прямо и говорю: Тамара, сегодня каша была невкусной.

    В последствии, когда уже было создано бюро ЧПУ, эта последняя фраза Эммануила стала в бюро у нас крылатой, и произносилась при какой-нибудь неудаче при ремонте станка.

    На следующий день оборудование в цехах работает, и я сочиняю стихи некоторым работницам завода на 8 Марта, а Эммануил занимается расшифровкой информации. Особенно удачно у меня получился стих, который я сочинил работнице бюро пропусков. Она сидела в маленьком кабинете с окошком, через которое выдавала готовые пропуска. Эта миловидная молодая женщина была всегда грустной из-за проблем с мужем: пьяницей и бабником. Она передавала нам готовые пропуска, на которых мы по номеру на карточке сверлили отверстия.

    Вот эти стихи.

    Печальные глаза и кроткий лик мадонны

    Мелькнут и скроются в окне.

    И пропусков зеленые пластинки

    Останутся как память о тебе.

    Эммануилу тоже стихи нравятся, и он просит написать стихи посвященные ему родному. Я сначала не соглашаюсь, ссылаясь на то, что 23 февраля уже прошел, но он настаивает. Так появляется очередной шедевр.

    Адмиралтейством, Эрмитажем.

    И летним садом пренебрег,

    Чтобы устойчиво работал

    Продольно-фрезерный станок.

— Хорошие стихи, но короткие, – не доволен Эммануил.

— Какие наши годы? Когда я вернусь, цел и невредим, напишу еще, если оправдаешь доверие.

— А куда ты уезжаешь, – с опаской спрашивает мой соратник. Больше всего он боится остаться наедине с «Колхидой» и со станками.

— Вчера был в военкомате. Призывают меня на двухнедельные военные сборы в воинскую часть в Ивано - Франковской области. Но не завтра, мне еще неделю работать. Так что мы еще все обсудим, чтобы ты был в курсе дел, – успокаиваю я вдруг побледневшего Эммануила.